X83G+65 Петроградский район, Санкт-Петербург, Россия
Виллим Монс: как Пётр I казнил любовника своей жены
Несмотря на то, что Пётр I поменял многие исторически
сложившиеся на Руси традиции, в некоторых обстоятельствах он проявлял
бессмысленную, казалось бы, жестокость, свойственную, скорее, монархам
Средневековья, чем просвещённому императору. В частности, речь идет о казни
Виллима Монса. С семьёй Монсов Пётр познакомился ещё совсем юным, когда начал
посещать Немецкую слободу в Москве. Коммерсант Иоганн-Георг Монс выполнял
обязанности поставщика товаров для русской армии, а его дочь Анна много лет
была фавориткой Петра. Сестра Анны Матрёна (Модеста) Монс в 1720-х годах стала
статс-дамой второй жены Петра императрицы Екатерины, а также супругой генерала
Балка, а их брат Виллим Монс выполнял обязанности сначала императорского
адъютанта, затем камер-юнкера и камергера императорского двора. Управляя
вотчинной канцелярией государыни, молодой человек вёл её переписку и
бухгалтерию, ведал дворцовым хозяйством, сопровождал Екатерину во всех
поездках, в том числе заграничных.
Виллиму Монсу было 30 лет. Характер имел открытый, отличался
веселостью и щедростью. Считался модником, держал дорогой гардероб. Парики
носил цветные – предпочитал синий и фиалковый. Писал талантливые стихи, о нем
шептались как о нежном любовнике. Влюблен был постоянно, часто в нескольких
фрейлин сразу. Все отвечали ему взаимностью. Внешность Монса описана так:
"Пухлые губы, тугие щечки, голубые глазки, аппетитно-сдобный батончик –
душка!". Все это не оставило равнодушной молодую императрицу. Как и многие
придворные чиновники, Виллим Монс часто брал взятки за предоставление различных
привилегий. Посредницей между ним и его «клиентами» выступала обычно сестра –
Матрёна Монс. Постепенно Монс стал так популярен, что к нему начали обращаться
за решением различных вопросов члены императорской семьи и сам светлейший князь
Меншиков. За свои услуги он, как правило, получал подношения, многие заискивали
перед ним. Разумеется, нашлись и завистники, беда уже стояла на пороге. У Монса
был доверенный человек (мы бы назвали его личным секретарём) - Егор Столетов. Ему
поручалось разбирать переписку между государыней и Монсом. Ведал Столетов и
всеми хозяйственными делами своего патрона. И сам брал взятки с тем, чтобы
чья-либо просьба быстрее дошла до ушей государыни. К тому же Столетов был
болтлив, да ещё любил прихвастнуть своей близостью к сильным мира сего. Родные
Виллима Монса и люди, к нему расположенные, не раз убеждали его, что Егора
Столетова надо от дел отстранить. Монс же отвечал так: «Виселиц у нас много!
Если Егор какую пакость сделает, то не миновать ему виселицы». И всё оставалось
по-прежнему. Был у Монса ещё один доверенный человек, Иван Балакирев, бывший
стряпчий, а потом солдат гвардии. Нам он известен как знаменитый шут, которым
стал, однако, только при Анне Иоанновне. Зашёл как-то Балакирев к своему
приятелю, обойного дела ученику Ивану Суворову. Рассказал, что носит письма от
царицы из Преображенского к Монсу в село Покровское. А письма те опасные. И
если что, то ему первому головы не сносить.
Суворов и раньше знал, что это за письма, и вскоре (в ночь
на 27 апреля) поведал о них своему приятелю, Михею Ершову. Добавил, что одно
письмо было «сильненькое», так что и говорить о нём страшно. В нём рецепт питья
из трав для «хозяина». Вроде как отрава... Ершов решил обо всём этом сообщить
властям (или, как тогда говорили, подать извет). Надо полагать, боялся за себя:
как бы голову не сложить за недонесение. Однако с изветом пришлось подождать, в
Москве шли коронационные торжества. Ершов передал свой донос лишь в конце мая,
да, видно, не в те руки. Царь о нём так и не узнал, а вот Екатерина Алексеевна
дозналась, и с ней 26 мая случился удар. Когда она стала поправляться, царь,
успокоенный, в середине июня уехал в Петербург.
5 ноября 1724 года дворцовый лакей Ширяев шёл по Невской
першпективе, как вдруг кто-то сунул ему в руки письмо, якобы взятое с почты.
Ширяев разорвал пакет, внутри был ещё один, на имя царя Петра. Дворцовым
служителям было категорически запрещено принимать какие-либо письма или
челобитные в адрес государя. Ширяев подумал и отнёс-таки этот пакет, не
вскрывая, кабинет-секретарю императора Макарову. В пакете оказался майский
донос Михея Ершова и, видимо, то «сильненькое» письмо, о котором уже
упоминалось. Пётр сразу же распорядился доставить Ивана Суворова в Тайную
канцелярию. Были арестованы и привезены в Петропавловскую крепость Столетов и
Балакирев. Начались допросы «с пристрастием». 8 ноября Пётр ужинал у Екатерины.
Монс в тот день был в ударе и, по словам саксонского посла Лефорта, «долго имел
честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь
немилости».
5 ноября 1724 года некий таинственный незнакомец, встретив
на Невском проспекте дворцового лакея Ширяева, передал ему анонимное письмо на
имя государя. Поскольку пакет был запечатан, Ширяев решил отнести его
кабинет-секретарю Макарову. В конце концов он всё же попал в руки самого
императора. В письме говорилось, что Виллим Монс, Иван Суворов (дядя будущего
великого полководца), а также царский шут Иван Балакирев и стряпчий Егор Столетов,
так сказать, используя служебное положение, активно занимались мздоимством и
составили заговор с целью отравить государя. Точное содержание текста
неизвестно, но скорее всего, в нём шла речь и об отношениях Монса и Екатерины.
В наличие заговора Пётр, похоже, не очень поверил, но вот известие о любовной
связи жены с щеголеватым чиновником его буквально взбесило. Ранее он устроил
расправу над возлюбленным своей первой супруги Евдокии Лопухиной – Степаном
Глебовым, хотя на тот момент они уже не состояли в браке. Глебова посадили на
кол, а епископа Досифея, попустительствовавшего этой связи, лишили сана и
колесовали. Пётр поручил провести следствие по делу Монса руководителю Тайной
канцелярии графу Толстому. 8 ноября Монса арестовали. Палачи даже не успели
приступить к пыткам. После ареста Петр лично пришел в камеру Виллима – тот упал
в обморок: боялся пыток и согласился со всеми обвинениями. На суде,
состоявшемся 13 ноября, были выдвинуты лишь обвинения экономического характера.
Монса обвинили в присвоении оброка с вотчинных деревень, взяточничестве и
казнокрадстве. Вместе с ним судили также и предполагаемых сообщников. Но только
одному Монсу был вынесен смертный приговор — казнь через отсечение головы.
Утром 16 ноября Монса подвели к эшафоту, где его уже ждал
палач. Перед казнью он успел передать протестантскому пастору золотые часы, в
крышку которых был вставлен портрет императрицы Екатерины. После этого бывший
камер-юнкер снял с себя нагольный тулуп и сам положил голову на приготовленную
плаху. Одним взмахом отрубив голову, палач привычным жестом насадил её на шест
с заостренным концом. Сестра и главная помощница Монса – Матрёна Балк –
отделалась куда легче: её всего лишь выпороли кнутом и сослали в Сибирь. Егора
Столетова и бывшего шута Ивана Балакирева отправили на каторгу. Оправдаться
удалось одному лишь Ивану Суворову. Но больше, чем Монс, в этой истории
виновата сама Екатерина – так считает историк Михаил Федоров. Он же напомнил,
что за прелюбодеяние в те времена наказывали не мужчину, а женщину –
"закапывали по горло в землю, и в таком положении она пребывала до
смерти". Что же касается Екатерины, то к ней практически не было применено
никаких карательных мер. Возможно, факт прелюбодеяния все же не удалось
доказать.
Записи очевидца:
"16-го, в 10 часов утра, объявленные накануне казни
совершены были против Сената, на том самом месте, где за несколько лет повесили
князя Гагарина. Бывший несчастный камергер Монс, по прочтении ему приговора с
изложением некоторых пунктов его вины, был обезглавлен топором на высоком
эшафоте..."
«Все присутствовавшие при этой казни не могут надивиться
твердости, с которою камергер Монс шел на смерть. По прочтении ему приговора он
поклоном поблагодарил читавшего, сам разделся и лег на плаху, попросив палача
как можно скорей приступать к делу. Перед тем, выходя в крепости из дому, где
его содержали, он совершенно спокойно прощался со всеми окружающими, при чем
очень многие, в особенности же близкие знакомые его и слуги, горько плакали,
хотя и старались, сколько возможно, удерживаться от слез».
«На обратном пути из дома графа Толстого высокие гости
(императрица, принцессы и проч.) проезжали как мимо того места, где лежало на
колесе тело камергера Монса, так и мимо того, где голова его взоткнута на
шест».
Тело Монса лежало на эшафоте несколько дней.
Пётр ограничился тем, что привёз жену на место казни и
продемонстрировал ей насаженную на кол голову её бывшего фаворита. К тому
времени она была привязана к специальному колесу и выставлена на площади на
всеобщее обозрение. Поглядев на это зрелище, Екатерина произнесла: «Как
грустно, что у придворных может быть столько испорченности». Похоже, этой
фразой она пыталась отречься от обвинений в интрижке с Монсом, представив дело
так, словно проворовавшийся чиновник не имел к ней лично никакого отношения.
Существует также легенда о том, что заспиртованную голову
Виллима Монса по приказу Петра поместили в спальню императрицы, дабы она
напоминала Екатерине о совершенном ею грехе. Через несколько дней она бросилась
перед мужем на колени и, простояв так три часа, сумела вымолить у него
прощение. В конце XVIII века княгиня Екатерина Дашкова обнаружила, что в
подвале Кунсткамеры хранятся два сосуда с заспиртованными человеческими
головами: одна из них будто бы принадлежала Монсу, а вторая – фаворитке Петра I
Марии Гамильтон, казнённой за детоубийство. В 80-е годы XIX столетия историк Михаил
Семевский попытался разыскать эти экспонаты, но так и не смог найти никаких
следов. Есть версия, что по приказу императрицы Екатерины II головы захоронили
в земле.
Источники:
https://kulturologia.ru/blogs/071117/36583/
https://ru.wikipedia.org/wiki/Монс,_Виллим_Иванович
